Печатается по публикации из журнала «Континент». 1991. №67.
Издательство «Х. Г. С.», М., 1997
«Черноусый поник и затосковал. На глазах у публики рушилась вся его система, такая стройная система, сотканная из пылких и блестящих натяжек. «Помоги ему, Ерофеев»...
Венедикт Васильевич Ерофеев из прозаических жанров любил жанр доноса на самого себя. Так он утверждал еще в начале 60-х годов и тогда же в доносе на себя писал: «Венедикт Ерофеев собирает вокруг себя людей и говорит-говорит, говорит он все по-русски, а смысл-то все иностранный». В то время донос был очень популярным жанром, читали их избранные, а вот писали из ста человек девяносто. Веничка привлекал к себе любителей этого жанра, поэтому всякого вновь приходящего спрашивали: «А у тебя есть и удостоверение? Да ты не суетись, садись, мы тебе дадим информацию. Где ж тебе ее и взять, бедолаге, а жить-то хочется с комсомолом-партией душа в душу». А из стихотворных, сознавался Веня, любимый - фальшивки ЦРУ.
Но вот жанр некролога, да еще на самого себя...
Ведь и «Благовествование от Венедикта» автор кончал: «И вот ухожу я, и вот ухожу я из мира скорби и печали, которого не знаю, в мир вечного блаженства, в котором не буду» (весна 1962).
И «Москва - Петушки» - на той же ноте: «...с тех пор я не приходил в сознание я никогда не приду» (осень 1969).
И «Вальпургиева ночь, или шаги Командора», трагедия в пяти актах, заканчивается гибелью всего живого кроме бессмертных мертвяков, и «издохшим ото всего этого попугаем» (ранней весной 1985).
А бессмертный И., в которого Каплан из нагана стреляла, описанный Веней в «Моей маленькой лениниане»? Наверное, Веня прикончил бы даже и разговоры об И. в задуманном (увы, только едва начатом) произведении «История маленькой девочки из бедной еврейской семьи Фанни Каплан».
А уж «Заметки психопата» (1956-1958), статьи о своих любимых земляках-норвежцах Гамсуне, Бьернсоне, Ибсене (начало 60х), маленький роман «Дмитрий Шостакович» (1972) погибали еще в рукописях: аккуратно, каллиграфически выписанные строчки на листочках, листочках... опадали с Вени, как поздней осенью... Он сам сетовал: «Я как клен опавший...» И куда ветер унес эти листочки?
Кроме того, были еще учебники для маленького сына Венедикта Венедиктовича по истории России, по русской литературе, по географии. Они послужили растопкой в деревенской печке (деревня Мышлино под Петушками, на картах не указана), когда маленький Веня начал учиться писать букву «Ю».
Только в этюде о Василии Розанове герой ускользает из объятий, ну скажем, Прозерпины. Все попытки расправиться с собой физически и метафизически были тщетны. «Созвездия круговращались и мерцали. И я спросил их: «Созвездия, ну хоть теперь-то вы благосклонны ко мне? - Благосклонны, - ответили Созвездия»« (лето 1973).
Если уверовать в теорию Венички (которою он спасал «сотканные из пылких и блестящих натяжек» построения Черноусого) и трезвенник Иоганн фон Гете, спаивавший всех своих персонажей, сам ходил от этого «как обалделый» и был по сути «алкаш», «и руки у него как бы тряслись» («Москва - Петушки», глава «Есино - Фрязево»), то Веня только и делал в своей жизни, что писал свои некрологи. Одни только некрологи!
...О, как Веня избегал пятниц своей жизни! Потому что «каждую пятницу повторялось все то же: и эти слезы, и эти фиги...» (глава «Железнодорожная - Черное»). «О, эта боль! О, этот холод собачий! О, невозможность! Если каждая пятница моя будет и впредь такой, как сегодняшняя, - я удавлюсь в один из четвергов!..» (глава «Петушки. Перрон»). Веня ловчил: «вечером в четверг выпивал одним махом три с половиной литра ерша - выпивал и ложился спать, не раздеваясь, с одной только мыслью: проснусь я утром в пятницу или не проснусь? И все-таки утром в пятницу я не просыпался...» (глава «Черное - Купавна»).
Венедикт Васильевич Ерофеев проснулся в пятницу 11 мая 1990 года, посмотрел на мир ясными голубыми глазами обиженного ребенка, как бы спрашивающими, за что «эта боль! этот холод собачий! эта невозможность!» - и уснул навеки.
Веня мог и в пятьдесят один сказать: «Нет, вот уж теперь - жить и жить! А жить совсем нескучно! Скучно было жить только Николаю Гоголю и царю Соломону. Если уж мы прожили тридцать лет, надо попробовать прожить еще тридцать, да, да. «Человек смертен» - таково мое мнение. Но уж если мы родились - ничего не поделаешь, надо немножко пожить... «Жизнь прекрасна» таково мое мнение» (глава «Черное - Купавна»).
Вышло первое издание книги «Москва - Петушки» на родине. Веню впервые прочитали на родине не только друзья и кагебешники, но и жители Петушков. Дали пенсию в 28 рублей, пусть и по инвалидности, пусть ее хватит только на две бутылки российской по 9 рублей 20 копеек и 3 бутылки грузинского сухого, кислого, как концентрированный раствор витамина «С». Правда, если выпить сначала всю российскую, сдать бутылки и уже потом купить грузинской кислятины. То есть месячной пенсии хватило бы успокоить нервы в понедельник, но чтобы вечером в четверг выпить три с половиной литра ерша и не проснуться в пятницу, на это пенсии бы не хватило. Две российских - это литр, и три бутылки по 0,75 грузинской кислятины - это два литра и 250 граммов. Не хватает еще 250 граммов. Да и не смешаешь ерша, ведь после российской надо сделать перерыв и сдать бутылки, чтобы...
Недодало советское правительство 250 граммов. Как там в Поэме? «...Райсобес, а за ним туман и мгла. Петушинский райсобес, а за ним тьма во веки веков и гнездилище душ умерших. О, нет, нет!» (глава «Петушки. Кремль. Памятник Минину и Пожарскому»),
А до пенсии советская сверхдержава делала вид, что такого подданного у нее вовсе нет. Социальная защищенность на склоне жизни в 28 рублей - хоть такое признание от государства, которого Венедикт Ерофеев не признавал никогда. Веня жил, по его выражению, как у антихриста за пазухой, как во чреве мачехи.
Он не был путником, скитальцем, он был изгнанником. Его гнало по стране... Украина, Белоруссия, Заполярье, Литва, Узбекистан и Россия, Россия, Россия... И каждую весну мечта вернуться на родину. Он писал в дневнике: «...о переселении душ. Может, я когда-нибудь был птичкою? Почему меня тянет на север с наступлением лета?» Но его гнало и швыряло порывами - чего?!
Четыре вуза - Московский Государственный университет, Орехово-Зуевский, Коломенский и Владимирский педагогические - изгнали его. «Горе тебе, Хоразине! Горе тебе, Вифсаидо! ибо...» и т.д. В этом государстве всяческого партийного контроля и кагебешного учета Веня семнадцать лет (с 1958 по 1975) жил без прописки, то есть - никому в мире этого не понять! - просто не существовал как житель государства. Жил без прописки - никому в мире никогда не понять! - то есть в «эпоху холодной войны», во время тления карибского конфликта, в разгар дружеской помощи чешскому народу в 1968, в период колыхания колониальных войн Венедикт Васильевич Ерофеев не выполнял «священной обязанности» службы в Советской Армии. Когда он в 1975 году пришел в военный комиссариат встать на учет, полковник задрожал, как Агат перед Самуилом в Галгале.
Веня никогда не вступал и не выказывал предпочтения никакой партии, он всегда был целен. Он утешал в минуты горечи и почвенника, издателя журнала «Вечер» Владимира Осипом, и многострадального Петра Якира, и самоуверенного, но покидающего родину Андрея Амальрика, и «нежно любимых» Вадима Делоне с Ириной Белгородской...
Веня ценил в людях только человеческое страдающее сердце. И если человек страдал, ну хотя бы оттого, что он пахнет, Веня любил его. Он был махровым отщепенцем и понимал, какие нужны усилия человеку, чтобы не вляпаться в эту толпу, в эту толщу масс, в эту паству, в это общество, в этих современников и т.д., которые всяческую махровость норовят облысить. В музыке, в стихах, в прозе, в живописи, в жизни - Веня слушал боль и страдание человеческого сердца. И соврать при нем было невозможно. Он припечатывал: «Говно», - и лицо его кривилось, будто это «говно» ему в рот положили. Сам он был человеком подлинным, то есть по рассуждению Владимира Даля, подлинных, под пытками, под батогами ставший истинным. Он был нежным душой: любил цветы лютики, романсы Александра Гурилева на слова Алексея Кольцова («На заре туманной юности...», «Вьется ласточка...», «Матушка-голубушка»), симфоническую поэму «Финляндия» своего земляка Яна Сибелиуса. Его ранила даже Моцартова колыбельная: «Спи, моя радость, усни... Кто-то вздохнул за стеной, что нам за дело, родной?..» Веня вздыхал на каждый издох человека в этом мире, будь он хоть эллин, хоть иудей. Страдание человека в этом мире было ему пыткой.
Какие страсти разыгрывались вокруг членства Пастернака и Солженицына в Союзе советских писателей?! Ведь лишить писателя «членства» - значит лишить его последнего куска хлеба, последнего гроша, хотя бы и за перевод с ханты на манси. Ерофеев, переведенный на 30 языков мира, не стал членом ССП... не стал советским писателем. Как не был советским гражданином, при своей из-государства-изблеванности.
Но четыре профиля! - классических! - кто не помнит их, высовывающихся друг из-за друга! По всей родине и в братских странах социализма (простите!) на самых видных местах, на всех высоких зданиях, над всеми толпами - четыре профиля... «Один из них, с самым свирепым классическим профилем, вытащил из кармана громадное шило... Они вонзили мне свое шило в самое горло...» Так написал Веня осенью 1969-го. Мучаясь от рака горла, он скончался 11 мая 1990 года.
И как в день рождения в двадцать лет, и в день рождения в тридцать лет, и в сорок, и в пятьдесят на погребение пришли все те же (глава «Черное - Купавна»). Любимая старшая сестра Нина Васильевна. Владимир Сергеевич Муравьев - «достопочтимый Мур», которому посвящена трагедия «Вальпургиева ночь». Вадим Тихонов - «любимый первенец», ему посвящены «трагические листы» поэмы «Москва - Петушки», участники Октябрьской Петушинской революции: Борис Сорокин - премьер, Владик Цедринский - посол в Норвегии, Лида Любчикова - как Веня любил ее сопрано. Игорь Авдиев - Черноусый и министр обороны Петушкинской республики. «Поэтесса» Ольга Седакова. Друзья, персонажи, актеры, игравшие в Вениных пьесах, старые читатели. Человек 120.
Отпевали раба Божия Венедикта, католика, в православном храме «Положения Ризы Господа нашего Иисуса Христа» в Москве, похоронили на Новокунцевском кладбище. Помяните раба Божия Венедикта и католики, и православные, помяните его почитатели и просто читатели. Петушки - апофатичны, но Веничка садился в катафитическую электричку «Москва - Петушки» и ехал... Все мы в этой электричке.
Черноусый (И. Авдиев)
1
denisborszczew